Андрей Богданов. Александр Невский
Глава 4. Обучение
Однако прежде, чем брать крестоносцев в плен, мальчик должен был научиться хорошо воевать. К этому с пелёнок готовили его и отец, и мать, а в 3–5 лет (точнее мы не знаем) пришло время постригов[37], когда княжич становился готовым к воинскому обучению отроком. Обряд над ним совершал в соборном храме Переяславля епископ Симеон – просвещённый игумен Рождественского монастыря, один из составителей Печерского патерика. С чтением молитвы юного княжича посадили на подушку, а епископ ножницами подрезал ему длинные кудри. Затем будущего воина препоясали золотым поясом с подвешенным к нему острым мечом. Выведя под руки из собора, мальчика посадили на коня.
Теперь, по западному обычаю, его можно было бы считать «препоясанным рыцарем». На Руси же считалось, что в княжеском доме появился ещё один мужчина – глава воинов, которых он со временем поведёт в бой. Правда, бывали случаи, когда в бой воинов посылал и князь-мальчик, едва сидевший на коне, однако в битву даже он был обязан выехать. Когда это случится, не знал никто. Поэтому после пира князя и двух княжичей с воинами, длившегося по обычаю неделями, Александр поселился на мужской половине дворца и начал регулярные занятия с «дядькой»: учителем воинского ремесла.
Разумеется, Александр не отдалился от матери: деление дома на «мужскую» и «женскую» половины было условным, а русская женщина любого сословия – полноправной хозяйкой во всём доме и дворе. Продолжалось (а может, в этом возрасте только начиналось) книжное учение, никто не лишал княжича и детских игр. Просто у мальчиков это были всё больше игры в войну со своими сверстниками, сыновьями бояр и дружинников, которые со временем составят костяк его, Александра, личной дружины. По более поздним источникам, касающимся воспитания детей в царской семье в XVII в., мы знаем, что это были игры настоящим, стальным, только маленьким и на первых порах тупым оружием.
Главное оружие знатного воина – меч – должен был стать частью княжеской руки. Меч не снимали с пояса нигде, кроме храма и дома, и упражнялись с ним постоянно. Руку без меча Александр должен был ощущать «пустой», непривычно и неудобно лёгкой. А игры с мечом шли отроку только на пользу. В те времена о фехтовании кистью ещё не знали, как не приняты были и уколы мечом (они входят в практику только со второй половины XIII в.). Им следовало рубить, причём как минимум взмахом локтя, а лучше – и всего плеча.
Ударом «с плеча» опытный воин прорубал железную кольчугу, а иногда и шлем. Хотя меч был сравнительно небольшим (длиной с рукоятью до 1–1,1 м ) и лёгким (до 1,5 кг)[38], в умелых руках профессионала это страшное оружие могло развалить надвое вражеского воина «до седла» или снести с плеч голову, невзирая на защиту шеи свисающей со шлема кольчужной полосой – бармицей.
Лучшими мечами Европы тогда считались немецкие (изготовленные в мастерских Священной Римской империи германской нации). Именно ими, судя по находкам, преимущественно пользовались воины на Руси. Одновременно с относительно большими на Руси и вообще в Восточной Европе применяли в XIII в. более короткие и лёгкие мечи, удобные в бою с не закованным в латы противником. Возможно, именно с такими мечами тренировались отроки вроде княжича Александра.
Распространённой в русской дружине была и длинная, слабоизогнутая, довольно узкая (шириной в среднем 3,5–3,8 см) степная сабля с небольшим, в отличие от меча, не предназначавшимся для отражения ударов эфесом. Ей на всём скаку наносили один сокрушительный удар, после чего кони разносили всадников в стороны. Сабли, как и мечи, различались по длине и весу, но всё же были значительно легче, чем принято представлять оружие богатырей. Вес сабли редко превышал 1,5 кг. Зато её размер намного превосходил длину, удобную для пешего ратника (1,1–1,17 м).
Очень длинным и очень лёгким был и боевой топор. Его узкое, вытянутое, нередко поставленное под углом к тонкой (2–3 см) рукояти лезвие пробивало броню за счёт скорости удара, а не веса, колебавшегося от 200 до 450 г (тогда как рабочий топор весил 600–800 г).
Сражаться мечом или иным оружием пешим – это была не наука воина. Князь и его дружинник, подобно своим западным собратьям-рыцарям, сражались на коне. Поэтому вручение юному княжичу меча и коня происходили одновременно.
Прежде чем дать седло, а тем более стремена, княжича заставляли ездить на лошадиной спине, застеленной лишь попоной. Это обучало держать равновесие, не полагаясь на дополнительную опору, и сидеть на коне глубоко, как положено воину. Глубокая посадка не позволяла, конечно же, красиво «облегчаться», двигаясь вдоль по седлу, как делают современные нам всадники. Правильно в глубоком, с высокими резными луками седле следовало сидеть «как влитому», не шевелясь относительно коня. Ещё бы! Главным средством атаки конного воины был таранный копейный удар – более 600 кг суммарного веса лошади и слившегося с нею всадника умноженные на квадрат скорости на галопе! Удар наносили длинным (примерно 3,5 м) и крепким копьём со стальным наконечником, закреплённым в прочной втулке.
Умению носить доспехи так, чтобы они совершенно не стесняли движений, князей и будущих знатных воинов-дружинников тоже учили с малолетства. Прежде всего, отроки должны были их быстро и правильно надевать, а при необходимости (возникавшей, например, в бегстве) – и стремительно снимать. Бегство для спасения жизни в те времена бесконечных войн и внутренних распрей не считалось позором. Как ни дороги были оружие и доспехи, жизни и князя, и дружинника ценились значительно выше. Нельзя было бросать князя и знамя в бою, но уж коли полк бежит – спасаться следовало во всю прыть.
Отрок Александр, как все знатные мужчины на Руси, носил две рубахи и двойные порты (как тогда называли штаны). Нижняя рубаха и порты шились из простой льняной или привозной хлопковой ткани.
Верхняя рубаха у знатных мужчин была цветной (красной, синей, зелёной, жёлтой или коричневой), очень длинной, ниже колен, и совершенно закрывала бы их красивые штаны, если бы её не поддергивали под пояс. Узкие рукава верхней рубахи украшали запястьями из шёлка или бархата, расшитыми золотом, серебром, жемчугом, бисером и цветными нитками. Чтобы узкий рукав не мешал взмахнуть рукой, под мышкой вставлялась специальная ластовица. По очень широкому подолу рубахи (полученному путём вставки боковых клиньев) тоже шла богато расшитая полоса дорогой ткани.
В торжественном облачении из-под рубахи виднелись лишь узкие, буквально «в облип», богато расшитые сапожки на мягкой подошве, без каблука, на которые для хождения вне дома можно было надеть кожаные башмачки или что-то вроде галошиков. Однако перед тем как надеть доспехи, княжич подтыкал рубаху под пояс, чтобы она едва достигала колен, образуя красивые складки.
Сомневаюсь, чтобы княгиня Ростислава одевала Александра для воинских тренировок в рубаху из яркого шёлка, с отделкой и воротником-стоечкой из драгоценной парчи или богато разукрашенной шитьём. Но в бой князья и дружинники носили самое лучшее, ведь сражения были главным смыслом воинской жизни. По крайней мере, на изображениях фрагменты одежды, видимые из-под доспехов, выглядят очень богатыми.
Даже в суровом XIII в., когда война для князей и дружинников была чуть ли не повседневным делом, доспехи украшались: у кого рядом блестящих бронзовых колечек или заклёпочек, а у кого-то – серебром и золотом. Русские островерхие шлемы в XIII в. сидели глубоко, до ушей, а то и до шеи (с вырезом впереди), и почти всегда имели прочную защиту лица. Обычно её основой служил крепкий, профилированный центральным ребром и сильно выдающийся вперёд «орлиный» наносник, спускавшиеся вниз до подбородка (как шлем был больше головы, так и его «нос» был длиннее носа). К нему, оставляя только отверстия для глаз, крепилась кольчужная полоса, пущённая вокруг всего шлема – бармица. Расширяясь, она спускалась на плечи и покрывала их, образуя дополнительную защиту там, куда, помимо шлема, чаще всего прилетал вражеский меч.
Но такой шлем, скажет внимательный читатель, не защитил бы нашего отрока от таранного удара копьём, которому он сам и учился! Зачем перетяжелять шлем, увеличивая его толщину (и умножая нагрузку на шею во время скачки), если копьё всё равно пробьёт бармицу? И даже удар тупым копьём сломает кости лица?! Ответ прост: в атаке воин обязательно защищал нижнюю часть лица верхним краем толстого, до 3 см, щита. Небольшой круглый или миндалевидный щит из крепко сбитых, иногда покрытых кожей и нередко расписанных красками досок крепился к левой руке. На специальном ремне он вешался на шею так, чтобы закрыть грудь, левое плечо и шею воина.
Чуть пригнув голову в атаке, отрок Александр учился прятать от вражеского копья лицо, хотя у него наверняка был (хотя бы для тренировок) и более закрытый шлем с личиной: толстым железным забралом. Личина в те времена точно, иногда очень красиво воспроизводила человеческое лицо, со всеми его чертами, но отверстия имела только для глаз. Благодаря сложному профилю, она была прочнее европейского забрала (представлявшего собой просто выгнутый лист железа с прорезанными дырочками) и лучше держала копейный удар.
Европейский рыцарский шлем во времена Александра представлял собой простой железный колпак, надетый на кольчужный капюшон, с которого на лицо спускалась намертво закреплённая пластина забрала. Русский же шлем с личиной (скорее всего, заимствованный из Степи) был глубоким, с большим вырезом для лица, на которое и опускалась маска, закреплённая прочным шарниром на лбу.
Маска была соразмерна шлему, т.е. больше реального лица, так что всадник, опустив голову в атаке, клал её край на грудную броню. В результате прямой удар копья не ломал шею, как легко могло случиться с европейским рыцарем, а рассеивался на лоб, скулы и грудь дружинника. Сверкающая полированная, а то и позолоченная, маска с застывшим выражением лица (на одной из личин оно улыбается!) производила, должно быть, сильное впечатление на противников.
Мы не знаем, насколько часто личина применялась в бою, где русские воины предпочитали пассивным средствам безопасности подвижность и хороший обзор. Но можно не сомневаться, что княгиня Феодосия-Ростислава позаботилась о таком шлеме для отроческих тренировок своих сыновей Фёдора и Александра. Особенно если учесть, что подготовка воинов на Руси включала и очень модный тогда на Западе конный турнир, в котором у нас использовалось боевое оружие, а жертвы бывали именно от попадания копья в лицо[39].
В соответствии с общей идеей «поворотливости», кольчуга, как и в седую старину, составляла основу защиты тела воина. Она, как и прежде, изготовлялась из железных колец диаметром в 6, 8 мм и более, вырубленных из листа металла. Половина их оставалась целыми, другая половина рассекалась и, после переплетения, заклёпывалась маленьким железным гвоздочком. Рукава уже не были однозначно коротки, до локтя, а могли простираться до запястья. Кольчуги удлинялись, почти целиком закрывая бёдра, под них знатные воины временами надевали кольчужные чулки.
Однако этот универсальный доспех недостаточно защищал воина, не только от тяжёлого рыцарского копья, но и от стрелы. Считается, что стрелы пробивали кольчугу почти всегда. Но пока стрелки стояли на земле, а доспешные воины стремительно скакали и маневрировали, прикрываясь щитами, опасность была не слишком велика. Иное дело во времена Александра, когда обучение стрельбе прочно вошло в практику конных дружинников.
По наблюдениям историка древнерусского оружия А.Н. Кирпичникова, сделавшего этот вывод, конные лучники представляли собой сравнительно молодую и лёгкую часть дружины. Они были не столь отягощёны доспехами, как составлявшие ядро войска тяжело бронированные, укрытые прочными щитами копейщики, в решительный момент таранным ударом сметавшие врага с поля боя. Манёвренные лучники действовали впереди, опираясь на копейщиков, как на прочный «город», за которым они могли укрыться[40]. Но боевая эффективность «стрельцов» была очень высока.
Чтобы стать воином, отрок должен был учиться на полном скаку стрелять с коня вперёд, в обе стороны и даже назад (что в доспехах делать не так уж легко и опытному лучнику). На то, что этот вид боя пришёл из Степи, указывает форма древнерусского лука[41]. Он не прямой, как на Западе, а рекурсивный (обратновыгнутый): при спущенной тетиве его дуги и жесткие рожки на концах, к которым крепилась тетива, изгибаются вперёд, в сторону выстрела. Его дуги выклеивались из разных пород дерева и укреплялись сухожилиями. Это сильно повышало упругость. В результате при одной и той же силе натяжения русский лук выпускал стрелу с гораздо большей скоростью, чем, например, английский. Он был точнее, мобильнее и обладал более высокой пробойной силой.
Казалось бы, что может пробить стрела весом около 50 г с наконечником всего 8–10 г? Однако благодаря высокой скорости полёта, стрела обретала воистину страшную силу удара. Сделанная по старинным образцам стрела из современной модели древнерусского лука силой в 20 кг (а у воинов XIII в. она доходила до 80 кг) легко пробивает насквозь еловый брус толщиной 7 см. Трудно даже представить себе пробивную способность стрелы ратника Александра Невского!
Если стрелы имели наконечники с жалом из закалённой стали, они могли насквозь пробить железную пластину толщиной в 1,5 мм (вот один из ответов на вопрос, почему после вооружения конной дружины луками даже шлемы стали толще). При этом речь шла не только о «шиловидных» наконечниках, прокалывавших защиту своим узким лезвием, а о солидных конических, долотовидных или гранёных остриях с острыми режущими кромками, которые распарывали железо, выворачивая его «розочной» внутрь и пропуская в отверстие древко стрелы. Когда древко было сделано правильно – более толстым у наконечника и сужающимся к оперенью, стрела пролетала однослойную броню и её содержимое навылет.
Стреляя из лука на скаку сначала тренировочными, а потом и боевыми стрелами, княжичи Фёдор и Александр убеждались не только в силе этого оружия конной дружины, но и в необходимости надеть на свои отроческие кольчужки что-то более солидное. Тем более что повешенную на чучело кольчугу их рыцарские копья тоже вскоре начали пробивать насквозь.
Для защиты от мощного наступательного оружия своего времени у Александра не было ни сплошных железных лат (они ещё не появились), ни популярной у художников и кинематографистов «рыбьей чешуи» (этот византийский доспех вышел из моды и вернулся только в эпоху Возрождения). Оружейные мастера XIII в. были большими буквалистами: они изготовляли «дощатый» доспех из тоненьких (до 1 мм) железных дощечек[42].
Поверх кольчуги грудь Александра прикрывали изогнутые железные пластинки с множеством дырочек, связанные между собой ремешками так, чтобы они заходили одна на другую, удваивая, а то и утраивая толщину брони[43]. Именно такой доспех, амортизировавший страшный удар копья и успешно тормозивший стрелу, был много веков распространён и в Степи (откуда он пришёл), и в Византии, и на Руси с IX до конца XV в. Его детально изображали на святых воинах иконописцы, но деятели искусства XIX–XX вв. им упорно не верили!
Другим вариантом доспеха, известным по археологическим находкам примерно с 1250 г., были выгнутые прямоугольные пластинки, пришитые к кожаной рубахе через дырочки в верхнем крае так, чтобы пластины заходили одна на другую. В середине каждая пластинка имела отверстие под заклёпку, которой она крепилась к проходящему под горизонтальным рядом пластин кожаному ремешку.
Пластинчатый доспех Александра мог быть усилен на груди крупной выпуклой бляхой (например, с изображением креста). Вероятно, он имел короткие, до локтей, пластинчатые рукава, – не широкими «лопастями», как в Степи, а подвязанными по византийскому обычаю ремешками вокруг бицепсов. Локти воина прикрывали стальные наручи. Они состояли из двух глубоких полуцилиндрических створок, соединённых с одной стороны металлическими петлями, а с другой – застёгивающимися ремешками. Одна створка, защищавшая снаружи сам локоть, была длиннее, а створка с внутренней стороны руки была короче, чтобы рука хорошо сгибалась.
На поясе тяжёлого всадника застёгивалась ремнём и, возможно, поддерживалась чем-то вроде ременных подтяжек пластинчатая юбка. Она изготавливалась из более крупных выпуклых железных пластин, прикреплённых на кожаную основу. Юбка не соединялась с доспехом на груди: это мешало бы ратнику поворачиваться в талии, – очень важное движение в манёвренном конном бою! Древние иконописцы нередко изображали стоящих на земле воинов с такой юбкой, отвисающей на животе. Она вставала на место, когда воин садился на коня.
Ноги Александра ниже колен могли быть защищены железными поножами, а колени – наколенниками. Но вполне вероятно, что поножи, закреплённые ремнями и обмотанные сверху обмотками, имели выступы выше колен. До сих пор не найдены в Древней Руси пластинчатые или хотя бы кольчужные варежки или перчатки. Историки просто не знают, считали ли предки защиту кистей рук неудобством, мешающим стрелять и держать оружие, или такая защита была, но не сохранилась. На иконах и фресках защиты кистей рук нет – но на них нет и шлемов: таков был иконографический канон.
Византия, откуда пришли к нам основные правила иконописи, железные варежки знала: их ещё в VI в. рекомендовал тяжёлым конникам авторитетный военный трактат «Стратегикон»[44]. Стрелять из лука в них, конечно, нельзя, но держать в руках длинное и тяжёлое копьё они ни византийцам, ни западным рыцарям не мешали. Вполне вероятно, что железные рукавицы, а в XIII в. уже известные на Руси перчатки, дополняли защитное вооружение копьеносца, бронированного, таким образом, полностью, с головы до ног. Причём шлем был из одинарной, но толстой, а остальная защита – из двойной брони, усиленной покатостью форм и амортизирующими свойствами.
В сумме этот доспех весил немало – до 20 кг, но был очень гибок. Вообще истории про рыцарей, которые «не могли подняться без посторонней помощи», не относятся к боевым доспехам. Даже во второй половине XV – первой воловине XVI в., когда доспехи в Западной Европе достигли максимального веса, они сохраняли достаточную гибкость, чтобы тренированный воин мог подняться с земли. Исключение составляли лишь игровые, турнирные доспехи, в позднейшие века сильно перегруженные защитой и непригодные в бою.
Надев полный, т.е. двойной доспех, княжич должен был освоить и оружие тяжёлого всадника: длинное копьё, которым нельзя было действовать рывком, но следовало плавно наводить на противника, и тяжёлую, с гранёной шипастой головкой булаву, острый клевец или шестопёр, предназначенные для сокрушения столь же тяжко закованных противников. Новомодную усиленную броню было почти невозможно пробить, но, оглушив противника, воин добивался большего – он мог взять знатного человека в плен и отпустить за выкуп.
В стиле своего времени, Александр не любил убивать знатных врагов. Но действовал он своеобразно: брал противников в плен без корыстных соображений и, победив в бою, просто отпускал! То, что было в обычае у всей «благородной» Европы, в том числе на Руси, не казалось князю соответствующим воинской чести и задачам войны…
Когда Фёдор и Александр освоились с конями и основными видами оружия, которое им предстояло применять, Ярославу и Ростиславе настал черёд подбирать сыновьям настоящих княжеских коней. По данным остеологов, изучающих найденные археологами останки костей, кони на Руси в XIII в., как и прежде, были в основном низкорослыми. Однако потребности князей и бояр заставили уже к XII в., когда дружина окончательно сформировалась как элитное конное воинство, вывести особую породу крупных и быстрых («борзых») боевых коней. Ещё до рождения отца Александра русские боевые кони славились в Германии и лестно упоминались поэтами во Франции[45].
Лучшие кони были не только «борзы», но и «горазды играти». Чтобы на них скакать, отмечают летописцы, требовалась «храбрость». Своё мастерство владения волшебными конями Фёдор и Александр показывали на княжьем дворе, перед высокой дворцовой галереей-гульбищем, с которой смотрели на них батюшка с матушкой. В отличие от современных нам родителей, Ярослав и Ростислава не пугались за детей, а лишь радовались, когда сыновья «всяким оружием играли и храбро скакали». Они хвалили того сына, который выбирал самого лихого коня и «был хитёр на нём сидети». Ведь в этом был залог безопасности сына на войне!
Лучшие кони давали княжичам преимущества и в мирной жизни. Например, они могли обскакать соперников на любимых русскими людьми того времени конских ристаниях, посмотреть на которые собирались толпы горожан. Победы на ристаниях и турнирах – «игрушках» знатных воинов, обеспечивали юношам авторитет среди сверстников и воинов, которых им предстояло повести за собой. За слабым и неумелым князем дружина, сколько ей ни плати, на смертный бой бы не пошла. А именно такие бои на пределе человеческих возможностей предстояли Александру.
Оставшийся в народной памяти образ юного князя в сверкающих доспехах, на играющем от избытка сил боевом коне, с развевающемся за плечами алым шелковым плащом[46], вполне соответствовал действительности. Но его никто бы не запомнил, если бы у святого князя не было ещё одной, невидимой брони и всепобеждающего оружия – правды. Не просто искренняя вера (она наверняка была и у многих его врагов), но сознание правоты княжьего дела вело за Александром его победоносных воинов.
Именно служение правде было главным, что получил от воспитания и обучения Александр. И именно оно подверглось самым серьёзным испытаниям после вступления отрока в суровую взрослую жизнь.
<< Назад Вперёд>>
Просмотров: 2582
Глава 4. Обучение
Однако прежде, чем брать крестоносцев в плен, мальчик должен был научиться хорошо воевать. К этому с пелёнок готовили его и отец, и мать, а в 3–5 лет (точнее мы не знаем) пришло время постригов[37], когда княжич становился готовым к воинскому обучению отроком. Обряд над ним совершал в соборном храме Переяславля епископ Симеон – просвещённый игумен Рождественского монастыря, один из составителей Печерского патерика. С чтением молитвы юного княжича посадили на подушку, а епископ ножницами подрезал ему длинные кудри. Затем будущего воина препоясали золотым поясом с подвешенным к нему острым мечом. Выведя под руки из собора, мальчика посадили на коня.
Теперь, по западному обычаю, его можно было бы считать «препоясанным рыцарем». На Руси же считалось, что в княжеском доме появился ещё один мужчина – глава воинов, которых он со временем поведёт в бой. Правда, бывали случаи, когда в бой воинов посылал и князь-мальчик, едва сидевший на коне, однако в битву даже он был обязан выехать. Когда это случится, не знал никто. Поэтому после пира князя и двух княжичей с воинами, длившегося по обычаю неделями, Александр поселился на мужской половине дворца и начал регулярные занятия с «дядькой»: учителем воинского ремесла.
Разумеется, Александр не отдалился от матери: деление дома на «мужскую» и «женскую» половины было условным, а русская женщина любого сословия – полноправной хозяйкой во всём доме и дворе. Продолжалось (а может, в этом возрасте только начиналось) книжное учение, никто не лишал княжича и детских игр. Просто у мальчиков это были всё больше игры в войну со своими сверстниками, сыновьями бояр и дружинников, которые со временем составят костяк его, Александра, личной дружины. По более поздним источникам, касающимся воспитания детей в царской семье в XVII в., мы знаем, что это были игры настоящим, стальным, только маленьким и на первых порах тупым оружием.
Главное оружие знатного воина – меч – должен был стать частью княжеской руки. Меч не снимали с пояса нигде, кроме храма и дома, и упражнялись с ним постоянно. Руку без меча Александр должен был ощущать «пустой», непривычно и неудобно лёгкой. А игры с мечом шли отроку только на пользу. В те времена о фехтовании кистью ещё не знали, как не приняты были и уколы мечом (они входят в практику только со второй половины XIII в.). Им следовало рубить, причём как минимум взмахом локтя, а лучше – и всего плеча.
Ударом «с плеча» опытный воин прорубал железную кольчугу, а иногда и шлем. Хотя меч был сравнительно небольшим (длиной с рукоятью до 1–1,1 м ) и лёгким (до 1,5 кг)[38], в умелых руках профессионала это страшное оружие могло развалить надвое вражеского воина «до седла» или снести с плеч голову, невзирая на защиту шеи свисающей со шлема кольчужной полосой – бармицей.
Лучшими мечами Европы тогда считались немецкие (изготовленные в мастерских Священной Римской империи германской нации). Именно ими, судя по находкам, преимущественно пользовались воины на Руси. Одновременно с относительно большими на Руси и вообще в Восточной Европе применяли в XIII в. более короткие и лёгкие мечи, удобные в бою с не закованным в латы противником. Возможно, именно с такими мечами тренировались отроки вроде княжича Александра.
Распространённой в русской дружине была и длинная, слабоизогнутая, довольно узкая (шириной в среднем 3,5–3,8 см) степная сабля с небольшим, в отличие от меча, не предназначавшимся для отражения ударов эфесом. Ей на всём скаку наносили один сокрушительный удар, после чего кони разносили всадников в стороны. Сабли, как и мечи, различались по длине и весу, но всё же были значительно легче, чем принято представлять оружие богатырей. Вес сабли редко превышал 1,5 кг. Зато её размер намного превосходил длину, удобную для пешего ратника (1,1–1,17 м).
Очень длинным и очень лёгким был и боевой топор. Его узкое, вытянутое, нередко поставленное под углом к тонкой (2–3 см) рукояти лезвие пробивало броню за счёт скорости удара, а не веса, колебавшегося от 200 до 450 г (тогда как рабочий топор весил 600–800 г).
Сражаться мечом или иным оружием пешим – это была не наука воина. Князь и его дружинник, подобно своим западным собратьям-рыцарям, сражались на коне. Поэтому вручение юному княжичу меча и коня происходили одновременно.
Прежде чем дать седло, а тем более стремена, княжича заставляли ездить на лошадиной спине, застеленной лишь попоной. Это обучало держать равновесие, не полагаясь на дополнительную опору, и сидеть на коне глубоко, как положено воину. Глубокая посадка не позволяла, конечно же, красиво «облегчаться», двигаясь вдоль по седлу, как делают современные нам всадники. Правильно в глубоком, с высокими резными луками седле следовало сидеть «как влитому», не шевелясь относительно коня. Ещё бы! Главным средством атаки конного воины был таранный копейный удар – более 600 кг суммарного веса лошади и слившегося с нею всадника умноженные на квадрат скорости на галопе! Удар наносили длинным (примерно 3,5 м) и крепким копьём со стальным наконечником, закреплённым в прочной втулке.
Умению носить доспехи так, чтобы они совершенно не стесняли движений, князей и будущих знатных воинов-дружинников тоже учили с малолетства. Прежде всего, отроки должны были их быстро и правильно надевать, а при необходимости (возникавшей, например, в бегстве) – и стремительно снимать. Бегство для спасения жизни в те времена бесконечных войн и внутренних распрей не считалось позором. Как ни дороги были оружие и доспехи, жизни и князя, и дружинника ценились значительно выше. Нельзя было бросать князя и знамя в бою, но уж коли полк бежит – спасаться следовало во всю прыть.
Отрок Александр, как все знатные мужчины на Руси, носил две рубахи и двойные порты (как тогда называли штаны). Нижняя рубаха и порты шились из простой льняной или привозной хлопковой ткани.
Верхняя рубаха у знатных мужчин была цветной (красной, синей, зелёной, жёлтой или коричневой), очень длинной, ниже колен, и совершенно закрывала бы их красивые штаны, если бы её не поддергивали под пояс. Узкие рукава верхней рубахи украшали запястьями из шёлка или бархата, расшитыми золотом, серебром, жемчугом, бисером и цветными нитками. Чтобы узкий рукав не мешал взмахнуть рукой, под мышкой вставлялась специальная ластовица. По очень широкому подолу рубахи (полученному путём вставки боковых клиньев) тоже шла богато расшитая полоса дорогой ткани.
В торжественном облачении из-под рубахи виднелись лишь узкие, буквально «в облип», богато расшитые сапожки на мягкой подошве, без каблука, на которые для хождения вне дома можно было надеть кожаные башмачки или что-то вроде галошиков. Однако перед тем как надеть доспехи, княжич подтыкал рубаху под пояс, чтобы она едва достигала колен, образуя красивые складки.
Сомневаюсь, чтобы княгиня Ростислава одевала Александра для воинских тренировок в рубаху из яркого шёлка, с отделкой и воротником-стоечкой из драгоценной парчи или богато разукрашенной шитьём. Но в бой князья и дружинники носили самое лучшее, ведь сражения были главным смыслом воинской жизни. По крайней мере, на изображениях фрагменты одежды, видимые из-под доспехов, выглядят очень богатыми.
Даже в суровом XIII в., когда война для князей и дружинников была чуть ли не повседневным делом, доспехи украшались: у кого рядом блестящих бронзовых колечек или заклёпочек, а у кого-то – серебром и золотом. Русские островерхие шлемы в XIII в. сидели глубоко, до ушей, а то и до шеи (с вырезом впереди), и почти всегда имели прочную защиту лица. Обычно её основой служил крепкий, профилированный центральным ребром и сильно выдающийся вперёд «орлиный» наносник, спускавшиеся вниз до подбородка (как шлем был больше головы, так и его «нос» был длиннее носа). К нему, оставляя только отверстия для глаз, крепилась кольчужная полоса, пущённая вокруг всего шлема – бармица. Расширяясь, она спускалась на плечи и покрывала их, образуя дополнительную защиту там, куда, помимо шлема, чаще всего прилетал вражеский меч.
Но такой шлем, скажет внимательный читатель, не защитил бы нашего отрока от таранного удара копьём, которому он сам и учился! Зачем перетяжелять шлем, увеличивая его толщину (и умножая нагрузку на шею во время скачки), если копьё всё равно пробьёт бармицу? И даже удар тупым копьём сломает кости лица?! Ответ прост: в атаке воин обязательно защищал нижнюю часть лица верхним краем толстого, до 3 см, щита. Небольшой круглый или миндалевидный щит из крепко сбитых, иногда покрытых кожей и нередко расписанных красками досок крепился к левой руке. На специальном ремне он вешался на шею так, чтобы закрыть грудь, левое плечо и шею воина.
Чуть пригнув голову в атаке, отрок Александр учился прятать от вражеского копья лицо, хотя у него наверняка был (хотя бы для тренировок) и более закрытый шлем с личиной: толстым железным забралом. Личина в те времена точно, иногда очень красиво воспроизводила человеческое лицо, со всеми его чертами, но отверстия имела только для глаз. Благодаря сложному профилю, она была прочнее европейского забрала (представлявшего собой просто выгнутый лист железа с прорезанными дырочками) и лучше держала копейный удар.
Европейский рыцарский шлем во времена Александра представлял собой простой железный колпак, надетый на кольчужный капюшон, с которого на лицо спускалась намертво закреплённая пластина забрала. Русский же шлем с личиной (скорее всего, заимствованный из Степи) был глубоким, с большим вырезом для лица, на которое и опускалась маска, закреплённая прочным шарниром на лбу.
Маска была соразмерна шлему, т.е. больше реального лица, так что всадник, опустив голову в атаке, клал её край на грудную броню. В результате прямой удар копья не ломал шею, как легко могло случиться с европейским рыцарем, а рассеивался на лоб, скулы и грудь дружинника. Сверкающая полированная, а то и позолоченная, маска с застывшим выражением лица (на одной из личин оно улыбается!) производила, должно быть, сильное впечатление на противников.
Мы не знаем, насколько часто личина применялась в бою, где русские воины предпочитали пассивным средствам безопасности подвижность и хороший обзор. Но можно не сомневаться, что княгиня Феодосия-Ростислава позаботилась о таком шлеме для отроческих тренировок своих сыновей Фёдора и Александра. Особенно если учесть, что подготовка воинов на Руси включала и очень модный тогда на Западе конный турнир, в котором у нас использовалось боевое оружие, а жертвы бывали именно от попадания копья в лицо[39].
В соответствии с общей идеей «поворотливости», кольчуга, как и в седую старину, составляла основу защиты тела воина. Она, как и прежде, изготовлялась из железных колец диаметром в 6, 8 мм и более, вырубленных из листа металла. Половина их оставалась целыми, другая половина рассекалась и, после переплетения, заклёпывалась маленьким железным гвоздочком. Рукава уже не были однозначно коротки, до локтя, а могли простираться до запястья. Кольчуги удлинялись, почти целиком закрывая бёдра, под них знатные воины временами надевали кольчужные чулки.
Однако этот универсальный доспех недостаточно защищал воина, не только от тяжёлого рыцарского копья, но и от стрелы. Считается, что стрелы пробивали кольчугу почти всегда. Но пока стрелки стояли на земле, а доспешные воины стремительно скакали и маневрировали, прикрываясь щитами, опасность была не слишком велика. Иное дело во времена Александра, когда обучение стрельбе прочно вошло в практику конных дружинников.
По наблюдениям историка древнерусского оружия А.Н. Кирпичникова, сделавшего этот вывод, конные лучники представляли собой сравнительно молодую и лёгкую часть дружины. Они были не столь отягощёны доспехами, как составлявшие ядро войска тяжело бронированные, укрытые прочными щитами копейщики, в решительный момент таранным ударом сметавшие врага с поля боя. Манёвренные лучники действовали впереди, опираясь на копейщиков, как на прочный «город», за которым они могли укрыться[40]. Но боевая эффективность «стрельцов» была очень высока.
Чтобы стать воином, отрок должен был учиться на полном скаку стрелять с коня вперёд, в обе стороны и даже назад (что в доспехах делать не так уж легко и опытному лучнику). На то, что этот вид боя пришёл из Степи, указывает форма древнерусского лука[41]. Он не прямой, как на Западе, а рекурсивный (обратновыгнутый): при спущенной тетиве его дуги и жесткие рожки на концах, к которым крепилась тетива, изгибаются вперёд, в сторону выстрела. Его дуги выклеивались из разных пород дерева и укреплялись сухожилиями. Это сильно повышало упругость. В результате при одной и той же силе натяжения русский лук выпускал стрелу с гораздо большей скоростью, чем, например, английский. Он был точнее, мобильнее и обладал более высокой пробойной силой.
Казалось бы, что может пробить стрела весом около 50 г с наконечником всего 8–10 г? Однако благодаря высокой скорости полёта, стрела обретала воистину страшную силу удара. Сделанная по старинным образцам стрела из современной модели древнерусского лука силой в 20 кг (а у воинов XIII в. она доходила до 80 кг) легко пробивает насквозь еловый брус толщиной 7 см. Трудно даже представить себе пробивную способность стрелы ратника Александра Невского!
Если стрелы имели наконечники с жалом из закалённой стали, они могли насквозь пробить железную пластину толщиной в 1,5 мм (вот один из ответов на вопрос, почему после вооружения конной дружины луками даже шлемы стали толще). При этом речь шла не только о «шиловидных» наконечниках, прокалывавших защиту своим узким лезвием, а о солидных конических, долотовидных или гранёных остриях с острыми режущими кромками, которые распарывали железо, выворачивая его «розочной» внутрь и пропуская в отверстие древко стрелы. Когда древко было сделано правильно – более толстым у наконечника и сужающимся к оперенью, стрела пролетала однослойную броню и её содержимое навылет.
Стреляя из лука на скаку сначала тренировочными, а потом и боевыми стрелами, княжичи Фёдор и Александр убеждались не только в силе этого оружия конной дружины, но и в необходимости надеть на свои отроческие кольчужки что-то более солидное. Тем более что повешенную на чучело кольчугу их рыцарские копья тоже вскоре начали пробивать насквозь.
Для защиты от мощного наступательного оружия своего времени у Александра не было ни сплошных железных лат (они ещё не появились), ни популярной у художников и кинематографистов «рыбьей чешуи» (этот византийский доспех вышел из моды и вернулся только в эпоху Возрождения). Оружейные мастера XIII в. были большими буквалистами: они изготовляли «дощатый» доспех из тоненьких (до 1 мм) железных дощечек[42].
Поверх кольчуги грудь Александра прикрывали изогнутые железные пластинки с множеством дырочек, связанные между собой ремешками так, чтобы они заходили одна на другую, удваивая, а то и утраивая толщину брони[43]. Именно такой доспех, амортизировавший страшный удар копья и успешно тормозивший стрелу, был много веков распространён и в Степи (откуда он пришёл), и в Византии, и на Руси с IX до конца XV в. Его детально изображали на святых воинах иконописцы, но деятели искусства XIX–XX вв. им упорно не верили!
Другим вариантом доспеха, известным по археологическим находкам примерно с 1250 г., были выгнутые прямоугольные пластинки, пришитые к кожаной рубахе через дырочки в верхнем крае так, чтобы пластины заходили одна на другую. В середине каждая пластинка имела отверстие под заклёпку, которой она крепилась к проходящему под горизонтальным рядом пластин кожаному ремешку.
Пластинчатый доспех Александра мог быть усилен на груди крупной выпуклой бляхой (например, с изображением креста). Вероятно, он имел короткие, до локтей, пластинчатые рукава, – не широкими «лопастями», как в Степи, а подвязанными по византийскому обычаю ремешками вокруг бицепсов. Локти воина прикрывали стальные наручи. Они состояли из двух глубоких полуцилиндрических створок, соединённых с одной стороны металлическими петлями, а с другой – застёгивающимися ремешками. Одна створка, защищавшая снаружи сам локоть, была длиннее, а створка с внутренней стороны руки была короче, чтобы рука хорошо сгибалась.
На поясе тяжёлого всадника застёгивалась ремнём и, возможно, поддерживалась чем-то вроде ременных подтяжек пластинчатая юбка. Она изготавливалась из более крупных выпуклых железных пластин, прикреплённых на кожаную основу. Юбка не соединялась с доспехом на груди: это мешало бы ратнику поворачиваться в талии, – очень важное движение в манёвренном конном бою! Древние иконописцы нередко изображали стоящих на земле воинов с такой юбкой, отвисающей на животе. Она вставала на место, когда воин садился на коня.
Ноги Александра ниже колен могли быть защищены железными поножами, а колени – наколенниками. Но вполне вероятно, что поножи, закреплённые ремнями и обмотанные сверху обмотками, имели выступы выше колен. До сих пор не найдены в Древней Руси пластинчатые или хотя бы кольчужные варежки или перчатки. Историки просто не знают, считали ли предки защиту кистей рук неудобством, мешающим стрелять и держать оружие, или такая защита была, но не сохранилась. На иконах и фресках защиты кистей рук нет – но на них нет и шлемов: таков был иконографический канон.
Византия, откуда пришли к нам основные правила иконописи, железные варежки знала: их ещё в VI в. рекомендовал тяжёлым конникам авторитетный военный трактат «Стратегикон»[44]. Стрелять из лука в них, конечно, нельзя, но держать в руках длинное и тяжёлое копьё они ни византийцам, ни западным рыцарям не мешали. Вполне вероятно, что железные рукавицы, а в XIII в. уже известные на Руси перчатки, дополняли защитное вооружение копьеносца, бронированного, таким образом, полностью, с головы до ног. Причём шлем был из одинарной, но толстой, а остальная защита – из двойной брони, усиленной покатостью форм и амортизирующими свойствами.
В сумме этот доспех весил немало – до 20 кг, но был очень гибок. Вообще истории про рыцарей, которые «не могли подняться без посторонней помощи», не относятся к боевым доспехам. Даже во второй половине XV – первой воловине XVI в., когда доспехи в Западной Европе достигли максимального веса, они сохраняли достаточную гибкость, чтобы тренированный воин мог подняться с земли. Исключение составляли лишь игровые, турнирные доспехи, в позднейшие века сильно перегруженные защитой и непригодные в бою.
Надев полный, т.е. двойной доспех, княжич должен был освоить и оружие тяжёлого всадника: длинное копьё, которым нельзя было действовать рывком, но следовало плавно наводить на противника, и тяжёлую, с гранёной шипастой головкой булаву, острый клевец или шестопёр, предназначенные для сокрушения столь же тяжко закованных противников. Новомодную усиленную броню было почти невозможно пробить, но, оглушив противника, воин добивался большего – он мог взять знатного человека в плен и отпустить за выкуп.
В стиле своего времени, Александр не любил убивать знатных врагов. Но действовал он своеобразно: брал противников в плен без корыстных соображений и, победив в бою, просто отпускал! То, что было в обычае у всей «благородной» Европы, в том числе на Руси, не казалось князю соответствующим воинской чести и задачам войны…
Когда Фёдор и Александр освоились с конями и основными видами оружия, которое им предстояло применять, Ярославу и Ростиславе настал черёд подбирать сыновьям настоящих княжеских коней. По данным остеологов, изучающих найденные археологами останки костей, кони на Руси в XIII в., как и прежде, были в основном низкорослыми. Однако потребности князей и бояр заставили уже к XII в., когда дружина окончательно сформировалась как элитное конное воинство, вывести особую породу крупных и быстрых («борзых») боевых коней. Ещё до рождения отца Александра русские боевые кони славились в Германии и лестно упоминались поэтами во Франции[45].
Лучшие кони были не только «борзы», но и «горазды играти». Чтобы на них скакать, отмечают летописцы, требовалась «храбрость». Своё мастерство владения волшебными конями Фёдор и Александр показывали на княжьем дворе, перед высокой дворцовой галереей-гульбищем, с которой смотрели на них батюшка с матушкой. В отличие от современных нам родителей, Ярослав и Ростислава не пугались за детей, а лишь радовались, когда сыновья «всяким оружием играли и храбро скакали». Они хвалили того сына, который выбирал самого лихого коня и «был хитёр на нём сидети». Ведь в этом был залог безопасности сына на войне!
Лучшие кони давали княжичам преимущества и в мирной жизни. Например, они могли обскакать соперников на любимых русскими людьми того времени конских ристаниях, посмотреть на которые собирались толпы горожан. Победы на ристаниях и турнирах – «игрушках» знатных воинов, обеспечивали юношам авторитет среди сверстников и воинов, которых им предстояло повести за собой. За слабым и неумелым князем дружина, сколько ей ни плати, на смертный бой бы не пошла. А именно такие бои на пределе человеческих возможностей предстояли Александру.
Оставшийся в народной памяти образ юного князя в сверкающих доспехах, на играющем от избытка сил боевом коне, с развевающемся за плечами алым шелковым плащом[46], вполне соответствовал действительности. Но его никто бы не запомнил, если бы у святого князя не было ещё одной, невидимой брони и всепобеждающего оружия – правды. Не просто искренняя вера (она наверняка была и у многих его врагов), но сознание правоты княжьего дела вело за Александром его победоносных воинов.
Именно служение правде было главным, что получил от воспитания и обучения Александр. И именно оно подверглось самым серьёзным испытаниям после вступления отрока в суровую взрослую жизнь.
<< Назад Вперёд>>
Просмотров: 2582